Раз этот рассказ не пригодился журналу, опубликую его здесь.

Теперь я понимаю, почему Питер Пен не хотел взрослеть. Мне 17, я закончила 11 класс, сдала экзамены, казалось бы, вот она твоя новая интересная жизнь, забирай и пользуйся. Но нет, всё наоборот, молодая беззаботная жизнь была тогда. Когда бегали по двору допоздна, когда переживали в день родительского собрания до дрожи в коленках, когда считали дни до каникул, чтобы вдоволь нагуляться. А теперь что? Теперь я поступила на юридический факультет, теперь я не жду нового выпуска «Улицы Сезам», а сижу на подоконнике в своей комнате и читаю серьёзные книги.

Я сняла очки, потерла глаза и вдохнула свежий августовский воздух. Через открытое окно услышала детские голоса, уже с утра они играли в дочки матери. Глупенькие, даже не понимают, насколько они сейчас счастливы.

-Привет лягушка!

 От неожиданности я чуть не вывалилась прямо из окна. И не придумала ничего лучше, как фыркнуть и захлопнуть оконную раму.

Вот, кстати, воспоминание из моего детства, враг и яд моей юности. Саша. Сосед из квартиры через стенку. Я закрыла глаза, в памяти стали всплывать отрывки.

Так вот, никто и ничто не отравлял так мою жизнь, как мальчик с белокурыми кудрями и ангельской улыбкой. Но он был сущим дьяволом воплоти. По иронии судьбы наши мамы были лучшими подругами, Саша был старше меня на 2 года, и поэтому ещё до моего рождения, было решено, что мы будем дружить, и станем как родные брат с сестрой. Но мы не осуществили мечты наших матерей. На мой пятый день рождения мама разрешила позвать моих дворовых друзей, конечно Саша тоже был приглашен, и вот, случилась самая моя первая, самая большая трагедия детства. Я искренне верила в сбычу мечт, загаданных в день рождения, и вот когда свет погасили, мама занесла огромный шоколадный торт, а я приготовила самое заветное желание, Саша задул свечи, которые предназначались мне. Я просто застыла, а потом разрыдалась, громко, с характерными всхлипами. Тетя Оля, Сашина мама, отругала его и отвела домой, других детей тоже забрали, праздник был безнадежно испорчен. А я не могла успокоиться весь вечер. Именно тогда я объявила этому наглецу войну, а он её даже не объявлял, он уже вовсю портил мою жизнь.

Когда мне было 10, в нашей компании появилась огромная упаковка жвачки.  Лешин папа привез её из какой-то командировки. Леша, кстати, был в меня безответно влюблен, как все мальчики нашего двора, кроме Саши. Так вот о жвачке: мы решили устроить  соревнование,  у кого больше получится пузырь. Все набрали полные рты и старательно начали жевать. И пока я была слишком увлечена выдуванием гигантского пузыря, Саша приклеил мне на волосы эту самую злосчастную жвачку. Я снова рыдала, Саша снова получил нагоняй, а маме пришлось обстричь мою шикарную шевелюру под карэ. После этого половина двора меня разлюбила: вот она сущность всех мальчиков, они любят не душу и задорный девчачий смех, а красивые волосы. Потом мне исполнилось 14, и случилась ещё одна ужасная вещь в моей жизни: мне поставили брекеты, ещё и в довершении я заболела ветрянкой, лучше не придумаешь.  Меня разлюбила вторая половина двора. И именно тогда ко мне приклеилось это дурацкое прозвище: лягушка.  Я думаю, рассказывать вам, кто его придумал совершенно не стоит. Меня передернуло, я взглянула в зеркало: вроде бы сейчас я совершенно не похожа на лягушку: волосы у меня достают до поясницы, пятен от зелёнки нет и в помине, зубы ровные, а папа говорит, что у меня красивые глаза. Но прозвище осталось. Ах, да, забыла сказать, что на память об этом скверном человеке (а Саша точно был таким) у меня остался шрам над бровью. Просто он поставил мне подножку, а я ударилась об угол скамейки и снова по кругу: рыданья, руганья, прием у хирурга. В общем и целом, вы представили картину моего детства. Хотя, сейчас, когда я была «взрослой барышней» так говорила бабушка, а Саша учился на втором курсе в МГИМО подобных инцидентов не случалось, но неприязнь во мне жила до сих пор. Тётя Оля часто заходила к нам на чай, слава Богу без своего сынишки, она много рассказывала, о том как Саша изменился, что он учит языки, умеет играть на гитаре, а по субботам участвует в волейбольных турнирах…

-Маришаа, девочка моя, ты вообще собираешься вылазить из своего кокона? Я сделала блинчики.

Мама. Я размяла затекшие плечи и слезла с подоконника. Все говорят, что после экзаменов я похудела, поэтому я без зазрения совести поплелась на изумительный запах маминой стряпни. День прошел, как и все предыдущие, несмотря на недовольства родных, я так и не вылезла из пижамы, смотрела фильмы и читала книги. Просто я составила себе огромнейший список интересных произведений и кинокартин, и честно была ему верна.  Вечером я увлеклась «Странным путешествием Мистера Долдри». Ой, я просто чувствовала этот пряный аромат Стамбула. И когда я сосредоточилась на любви и приключениях, моя кровать затряслась от невероятных ударов музыки. Опять же, по странному стечению обстоятельств, комната Саши была прямо через стенку от моей, и хоть мы выросли, наши баталии не прекратились, просто перешли на новый уровень. Так ладно, пора вступать в бой, я отложила книгу, взяла в руки швабру, встала на кровать и начала сочетать удары об стену с собственным орущим голосом, сегодня пусть слушает Цветаеву:

- Кто создан из камня, кто создан из глины,-

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

  Я не помню, чем кончилось дело и кто победил, но уснула я очень поздно, проснулась собственно тоже. Но тут моему плану «лежать в кровати весь день» не суждено было сбыться. Мама устала от моих ночных поэтических вечеров и выпроводила меня из дому: по её задумке я должна была, наконец-то, подышать свежим воздухом и купить муки. Ничего не поделаешь. Я бродила, пока ноги не начали гудеть от усталости. Пора на рынок. Очень люблю рынки, там какая-то особая атмосфера народной жизни что ли, в общем я купила всё что полагается и уже собиралась уходить, когда перед моими глазами показался букет из разноцветных гербер, он мне так понравился, что я, не задумываясь, его купила, да и к тому же мама обрадуется. Домой я шла в распрекрасным настроении с мукой и цветами наперевес. Меня окликнули. Я застыла и не сразу обернулась. Я узнала этот голос.

-Привет лягушка. Как дела? Мама рассказала ты поступила, молодец. Оо, букет, откуда?

Я как всегда оказываюсь не там где надо, почему мы живем с ним в одном подъезде? Я прищурилась и процедила сквозь зубы:

-всё хорошо, букет от… от молодого человека. А собственно, какая тебе разница?

-Просто интересно. А что, твоему парню лень самому делать тебе подарки?

-Что ты имеешь в виду?

Саша хитро улыбнулся и продолжил

-Я видел, как ты покупала эти герберы.

Ну всё. Это стало последней каплей. Цветы и пакет упали на пол. Мука белым облаком рассыпалась у моих ног. Руки сжались в кулаки, а из глаз полились слезы.

-Почему, почему ты вечно влезаешь в мою жизнь? Из-за твоих выходок я рыдала по ночам, все эти обидные прозвища и поступки, я помню каждую твою гадость, каждую! Я ненавижу тебя, ненавижу!!!

В отчаянии я заколотила его кулаками в грудь, а он совершенно неожиданно схватил мои запястья и начал бормотать несвязные извинения. Но мне было всё равно, я вымещала на нем всю свою боль и обиду. Тогда он просто закинул меня на плечо, взлетел на второй этаж и позвонил в нашу дверь. Мама открыла и вместо того, чтобы встать на мою защиту только пробормотала, что мы ей надоели и что муку она так и быть купит сама.  А Саша тем временем зашёл в мою комнату, усадил меня на подоконник, сел рядом и обхватил за плечи.

Мы сидели так целую вечность и говорили обо всем на свете: о детстве, о его влюбленности в меня. Оказывается, на моём дне рождении я сразу же понравилась ему, такая смешная с малиновыми бантами, а со свечами он просто хотел мне помочь.

На небе стали появляться звёзды, мы открыли окно настежь и впустили ночную прохладу. Неожиданно Саша выдал:

Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно? 

А я подхватила:

Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?

А потом помолчав немного добавила:

-Пожалуй, я не буду рыдать, если ты поможешь задуть мои 18 свечек.

Покупайте апельсины и ждите свою Любовь.

Всё изменила Любовь.

Она пришла и бесцеремонно заняла два стула возле меня. На один села сама, а на другой бросила свой огромный рюкзак. Мне было 7, а ей 6. Я ходил в художественную школу уже месяц, а у неё это было первое занятие. В этот день в зале изобразительного искусства, наконец-то, появилась жизнь. Мы рисовали лошадь, и пока я старательно прорисовывал гриву, Любовь, высунув кончик языка, лепила пальчиками на полотно неимоверное количество разноцветных капель, только потом она с легкостью вывела кисточкой контур. Это была самая прекрасная цветная лошадь на свете. Но преподаватель не оценил её стараний. Спустя год Любовь отчислили за неимением таланта, а я угрюмо смотрел из окна на её спину с удаляющимся оранжевым рюкзаком. У неё был такой талантище, и я это точно знал, а взрослые нет. Зато видели его во мне, поэтому я, до онемения в руках, просиживал часы перед мольбертом. Пока весной через открытое окно в мою голову не прилетел апельсин. Это было больно, но это была Любовь. Я оставил свои попытки нарисовать вазу и незаметно вылез на улицу. Мы гуляли за ручку, её рюкзак доверху был наполнен апельсинами и цветными картинками, её картинками. Звали её, кстати, Саша, но она всем говорила, что она- Любовь, так лучше и добрее звучит.

    Сейчас мне 27. Я- владелец крупной строительной фирмы. От моего художественного таланта осталось только умение красиво выводить сердечки в записках на холодильнике. И сегодня, я как 20 лет назад крадусь через собственную приемную, на ходу снимая галстук, а всё потому, что мне в офис доставили три апельсина в корзинке и записку: «Жду тебя у того самого окна. Я нашла свой старый рюкзак и купила апельсинов. Твоя Любовь».

Девочка моя!

Невероятно трогательное письмо Чарли Чаплина своей дочери.

«Девочка моя!
Сейчас ночь. Рождественская ночь. Все вооруженные воины моей маленькой крепости уснули. Спят твой брат, твоя сестра. Даже твоя мать уже спит. Я чуть не разбудил уснувших птенцов, добираясь до этой полуосвещенной комнаты.
Как далеко ты от меня! Но пусть я ослепну, если твой образ не стоит всегда перед моими глазами. Твой портрет – здесь на столе, и здесь, возле моего сердца. А где ты? Там, в сказочном Париже, танцуешь на величественной театральной сцене на Елисейских полях.
Я хорошо знаю это, и все же мне кажется, что в ночной тишине я слышу твои шаги, вижу твои глаза, которые блестят, словно звезды на зимнем небе. Я слышу, что ты исполняешь в этом праздничном и светлом спектакле роль персидской красавицы, плененной татарским ханом.
Будь красавицей и танцуй! Будь звездой и сияй! Но если восторги и благодарность публики тебя опьянят, если аромат преподнесенных цветов закружит тебе голову, то сядь в уголочек и прочитай мое письмо, прислушайся к голосу своего сердца.
Я твой отец, Джеральдина!
Я Чарли, Чарли Чаплин!
Знаешь ли ты, сколько ночей я просиживал у твоей кроватки, когда ты была совсем малышкой, рассказывая тебе сказки о спящей красавице, о недремлющем драконе? А когда сон смежал мои старческие глаза, я насмехался над ним и
говорил: «Уходи! Мой сон – это мечты моей дочки!» Я видел твои мечты, Джеральдина, видел твое будущее, твой сегодняшний день. Я видел девушку, танцующую на сцене, фею, скользящую по небу. Слышал, как публике говорили:
«Видите эту девушку? Она дочь старого шута. Помните, его звали Чарли?» Да, я Чарли! Я старый шут!
Сегодня твой черед. Танцуй! Я танцевал в широких рваных штанах, а ты танцуешь в шелковом наряде принцессы. Эти танцы и гром аплодисментов порой будут возносить тебя на небеса. Лети! Лети туда! Но спускайся и на землю! Ты
должна видеть жизнь людей, жизнь тех уличных танцовщиков, которые пляшут, дрожа от холода и голода. Я был таким, как они, Джеральдина. В те ночи, в те волшебные ночи, когда ты засыпала, убаюканная моими сказками, я бодрствовал.
Я смотрел на твое личико, слушал удары твоего сердечка и спрашивал себя: »Чарли, неужели этот котенок когда-нибудь узнает тебя?» Ты не знаешь меня, Джеральдина. Множество сказок рассказывал я тебе в те далекие ночи, но свою
сказку – никогда. А она тоже интересна. Это сказка про голодного шута, который пел и танцевал в бедных кварталах Лондона, а потом собирал милостыню.
Вот она, моя сказка! Я познал, что такое голод, что такое не иметь крыши над головой. Больше того, я испытал унизительную боль скитальца-шута, в груди которого бушевал целый океан гордости, и эту гордость больно ранили
бросаемые монеты. И все же я жив, так что оставим это. Лучше поговорим о тебе. После твоего имени – Джеральдина – следует моя фамилия – Чаплин. С этой фамилией более сорока лет я смешил людей на земле. Но плакал я больше,
нежели они смеялись. Джеральдина, в мире, в котором ты живешь, существуют не одни только танцы и музыка!
В полночь, когда ты выходишь из огромного зала, ты можешь забыть богатых поклонников, но не забывай спросить у шофера такси, который повезет тебя домой, о его жене. И если она беременна, если у них нет денег на пеленки для
будущего ребенка, положи деньги ему в карман. Я распорядился, чтобы в банке оплачивали эти твои расходы. Но всем другим плати строго по счету. Время от времени езди в метро или на автобусе, ходи пешком и осматривай город.
Приглядывайся к людям! Смотри на вдов и сирот! И хотя бы один раз в день говори себе: «Я такая же, как они».
Да, ты одна из них, девочка! Более того. Искусство, прежде чем дать человеку крылья, чтобы он мог взлететь ввысь, обычно ломает ему ноги. И если наступит день, когда ты почувствуешь себя выше публики, сразу же бросай сцену. На
первом же такси поезжай в окрестности Парижа. Я знаю их очень хорошо! Там ты увидишь много танцовщиц вроде тебя, даже красивее, грациознее, с большей гордостью. Ослепительного света прожекторов твоего театра там не будет и в
помине. Прожектор для них – Луна. Вглядись хорошенько, вглядись! Не танцуют ли они лучше тебя? Признайся, моя девочка! Всегда найдется такой, кто танцует лучше тебя, кто играет лучше тебя! И помни: в семье Чарли не было
такого грубияна, который обругал бы извозчика или надсмеялся над нищим, сидящим на берегу Сены.
Я умру, но ты будешь жить. Я хочу, чтобы ты никогда не знала бедности. С этим письмом посылаю тебе чековую книжку, чтобы ты могла тратить сколько пожелаешь. Но когда истратишь два франка, не забудь напомнить себе, что
третья монета – не твоя. Она должна принадлежать незнакомому человеку, который в ней нуждается. А такого ты легко сможешь найти. Стоит только захотеть увидеть этих незнакомых бедняков, и ты встретишь их повсюду. Я говорю с тобой о деньгах, ибо познал их дьявольскую силу.
Я немало провел времени в цирке. И всегда очень волновался за канатоходцев. Но должен сказать тебе, что люди чаще падают на твердой земле, чем канатоходцы с ненадежного каната.
Может быть, в один из званых вечеров тебя ослепит блеск какого-нибудь бриллианта. В этот же момент он станет для тебя опасным канатом, и падение для тебя неминуемо. Может быть, в один прекрасный день тебя пленит
прекрасное лицо какого-нибудь принца. В этот же день ты станешь неопытным канатоходцем, а неопытные падают всегда. Не продавай своего сердца за золото и драгоценности. Знай, что самый огромный бриллиант – это солнце. К счастью, оно сверкает для всех. А когда придет время, и ты полюбишь, то люби этого человека всем сердцем. Я сказал твоей матери, чтобы она написала тебе об этом. Она понимает в любви больше меня, и ей лучше самой поговорить с тобой об этом.
Работа у тебя трудная, я это знаю. Твое тело прикрыто лишь куском шелка.
Ради искусства можно появиться на сцене и обнаженным, но вернуться оттуда надо не только одетым, но и более чистым. Я стар, и может быть, мои слова звучат смешно. Но, по-моему, твое обнаженное тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнаженную душу. Не страшно, если твое мнение по этому вопросу десятилетней давности, то есть принадлежит уходящему времени. Не бойся, эти десять лет не состарят тебя. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы
ты была последним человеком из тех, кто станет подданным острова голых. Я знаю, что отцы и дети ведут между собой вечный поединок. Воюй со мной, с моими мыслями, моя девочка! Я не люблю покорных детей. И пока из моих глаз
не потекли слезы на это письмо, я хочу верить, что сегодняшняя рождественская ночь – ночь чудес. Мне хочется, чтобы произошло чудо, и ты действительно все поняла, что я хотел тебе сказать.
Чарли уже постарел, Джеральдина. Рано или поздно вместо белого платья для сцены тебе придется надеть траур, чтобы прийти к моей могиле. Сейчас я не хочу расстраивать тебя. Только время от времени всматривайся в зеркало – там
ты увидишь мои черты. В твоих жилах течет моя кровь. Даже тогда, когда кровь в моих жилах остынет, я хочу, чтобы ты не забыла своего отца Чарли.
Я не был ангелом, но всегда стремился быть человеком.
Постарайся и ты.
Целую тебя, Джеральдина.
Твой Чарли.
Декабрь 1965 г.»